И как не поклоняться тому образу, который представляет нам дражайшего Спасителя нашего в том виде, как Он, Бог беспредельный, из любви к нам, бедным грешникам, облекся плотью нашею и сделался навсегда, как один из нас? Не чествовать и не лобызать с благоговением тот образ, перед которым благоговеют Архангелы и Ангелы, от которого трепещут духи злобы, в котором природа наша красуется всею славою Божества? Если мы дорожим изображениями людей, близких к нашему сердцу, или великих благодетелей человечества; любим часто смотреть на них; ставим их на самые почетные места, а иногда лобызаем их - то как не хранить и не чтить образ Того, Кто пролил за нас на Кресте кровь Свою, Кто освободил нас от греха и смерти вечной, возвратил нам рай и доставил Царство Небесное?

Было, однако же, время, когда это поклонение стоило крови и жизни поклоняющимся, когда не только поклоняться образу Спасителя, даже иметь его у себя вменялось за преступление самое тяжкое. И так поступаемо было не у язычников, не у магометан, не у евреев, а между христианами, в державе, издревле славившейся усердием к вере и уставам Церкви! И такое безумие продолжалось не год, не два, не три, а более ста лет! Когда представляешь теперь себе все это, то не знаешь, что думать и чем изъяснить ослепление столь ужасное!

Ибо что такое сделали святые иконы, чтоб им быть предметом гонения, столь лютого и продолжительного? Что, некоторые из христиан, по простоте своей, простирали благоговение и усердие свое к ним до излишества, останавливаясь мыслью своею на изображении, вместо того чтоб восходить через него к изображаемому? Но по этой причине надобно было бы сокрушить все иконы и в великом храме природы; надлежало бы погасить на небе солнце, луну и все звезды, а на земле истребить источники и реки, горы и леса, самих животных, ибо все это было и доселе служит для целых народов предметом не только суеверного почтения, но и обожания. Однако храм природы, несмотря на такое злоупотребление, доселе полон иконами, как был в начале мироздания. Зачем же близорукой мудрости земной не подражать было в этом отношении мудрости небесной?

Много ли, впрочем, из самых простых христиан таких, которые какую бы то ни было икону принимали прямо за лицо, ею изображаемое, и думали, что древо и краски составляют самое Божество? Такого человека надобно долго искать, и, сыскав, при надлежащей беседе с ним редко не окажется противоположного, то есть, что он не умеет выразить своих понятий как должно, а не то, чтобы отличить иконы от лица, ею изображаемого. Что же касается до других людей, самых простых и непросвещенных, то их усердие и любовь к святым иконам могут казаться некоторым простирающимися до излишества именно потому, что в этих судиях самих слишком уже мало усердия не только к святым иконам, а и к святым лицам, на них изображенным.

И разве нет целого сословия пастырей и учителей Церкви, которое на то и утверждено, дабы вразумлять погрешающих, руководствовать немощных? При таком руководстве святые иконы суть одно из наилучших средств к научению православного народа святым истинам веры. Это самые вразумительные письмена для тех, которые не знают письмен. Поскольку таких всегда и везде большая часть, то лишить храмы святых икон - значит лишить целый народ одного из самых действительных способов к наставлению его в вере. Что может сравниться с назидательностью святого храма, украшенного, по надлежащему, святыми иконами? Вступая в священное окружении его, человек невольно отделяется мыслью и чувствами от всего греховного мира; вступает как бы в видимое сообщество святых; переносится духом в Церковь праведников, на небесах написанных. Что ни взор, то благочестивая мысль или святое чувство. Благоразумно ли закрыть этот источник святого воодушевления? И чем заменить его? Искусственными ли колоннами, картинами, изображениями природы? - Но они возбудят в тебе удивление к художнику, а не к Господу; тогда как икона, даже безыскусственного мастера, прямо заставляет думать о святом. Не перед иконами ли и не их ли действием решалась судьба людей, даже целых народов? Вспомните Марию Египетскую: кто возбудил в душе ее святое дерзновение обещать перед Богом исправление своей жизни. Взор на икону Богоматери, стоявшую над дверьми храма Иерусалимского. Равно не память ли об этой иконе и обете, перед нею произнесенном, поддерживала ее потом в продолжение четыредесятилетних, неимоверных подвигов пустынных? - Судьба всего нашего отечества в отношении к вере также решилась, можно сказать, не чем другим, а святою иконою. Ибо что особенно подействовало на святого Владимира в пользу восточного Православия, когда он колебался и недоумевал в избрании веры? - То, что греческий философ, убеждавший его к принятию христианства, заключил убеждения свои представлением перед великим князем картины Страшного суда. Святая икона прекратила наше колебание; святая икона сделала нас христианами, и притом православными. После этого если бы и все прочие народы христианские, по безрассудной гордости, перестали поклоняться иконам, то православному отечеству нашему из одной благодарности подобало бы никогда не оставлять к ним должного почтения.

И как перестать почитать святые иконы, когда употребление их утверждено примером Самого Иисуса Христа и Его апостолов? - Когда важность и святость их запечатлены чудесами и знамениями, от них происходящими? Если бы поклонение иконам было противно духу веры и благочестия, то Спаситель не стал бы отпечатлевать лица Своего на убрусе и не посылал бы его к Авгарю: ибо мог ли Авгарь не облобызать этого образа и не поклониться ему? Равно как мог ли Пославший не знать, что сделают с тем, что послано? Если бы изображения святых заключали в себе что-либо не святое, то евангелист Лука не подал бы первый примера изображать на иконе лице Богоматери: ибо ему, водимому Духом Святым, нельзя было не предвидеть, что лик Богоматери из-под его апостольской кисти не замедлит сделаться предметом всеобщего благоговения и что пример живописующего евангелиста не останется без подражателей в Церкви Христовой. Наконец, если бы иконопочитание было несообразно со свойством Нового Завета, то благодать Святого Духа не избирала бы икон в видимое орудие своих чудесных действий, совершая через них различные исцеления. Так мыслили древние защитники иконопочитания и проливали за святые иконы кровь свою. А мы, братья, поклоняясь невозбранно святым иконам, будем проливать перед ними, по крайней мере, благодарственные молитвы за то, что Промысл Божий не дал злу иконоборства утвердиться в Православной Церкви, как оно утвердилось, к сожалению, в некоторых обществах христианских.

Но что приобрели эти общества, отвергнув необдуманно почитание святых икон? Возвысились в понятиях о предметах веры? Напротив, видимо приблизились к опасности потерять веру в самые существенные догматы христианства и охладели в чувстве до того, что с равнодушием слушают и читают самых ожесточенных хулителей имени Христова. Где же мнимая выгода от неиконопочитания? Разве в том, что храмы начали походить своею внутренностью на места простых собраний, так что их завсегда тотчас можно обратить на какое угодно употребление?.. И недальновидные, обнажив безрассудно церковь свою, думали укрыться с этой наготою под сенью заповеди Моисеевой: Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли (Исх. 20,4)! Но богомудрый законодатель еврейский запрещает, очевидно, те кумиры и изваяния, которые были в употреблении у язычников и представляли собою их божества нечистые, но не запрещает священных изображений предметов святых. Доказательством последнего суть златые изображения Херувимов, которые, по повелению Самого Бога, поставлены Моисеем в Скинии, и притом в святейшем ее месте - над Ковчегом Завета, куда именно обращались лицом все молящиеся.

И кто из нас, делая икону, думает творить кумира или подобие Божие? Кто надеется изобразить беспредельного и неописанного. Мы только пишем те образы, в которых Господь и Создатель наш благоволил видимо являться нам, Своим тварям. Так мы изображаем Бога Отца в виде старца, потому что Он в видениях пророка Даниила представляется Ветхим деньми. Так изображаем Святого Духа в виде голубя и в виде огненных языков, потому что в первом виде Он сошел на Сына Божия во Иордане, а во втором на апостолов в день Пятидесятницы. Что тут предосудительного? Что касается до Сына Божия, Спасителя нашего, то можно ли не изображать Его в образе человеческом, когда Он принял этот образ на Себя на всю вечность? А изображая так, можно ли не поклоняться этому образу, когда Им спасены мы и весь мир?

Итак, с какой стороны ни рассматривать почитание святых икон, оно представляется достойным всякого уважения, одним из благолепных украшений церкви, из действительнейших средств к назиданию в вере и добрых нравах. После этого остается только с благодарностью правильно пользоваться этим средством, стоившим так дорого защитникам иконопочитания, которые полагали, и многие положили, за него души свои. То есть как пользоваться? - Обращая молитвы, прощения и благодарения свои не столько к иконам, сколько через них к тем святым лицам, которые на них изображены; возбуждаясь зрением святых лиц и их святых подвигов, на иконах изображенных, к подражанию их вере и добродетелям, - не простирая чествования святых икон до обожения вещества, их составляющего, и не приписывая им других необыкновенных качеств, кроме тех, которые зависят от невидимой благодати Божией, через них действующей.

Пользующиеся таким образом святыми иконами по опыту знают, какая великая польза от того душе; а непользующиеся, неудивительно, если не знают этого. Последним поэтому можно и должно сказать и теперь то же, что сказано было, как повествует ныне читаемое Евангелие, апостолом Андреем брату его Нафанаилу: пойди и посмотри (Ин. 1,46). Аминь.
Источник.